В прокате — дебютный фильм Федора Кудрявцева «Ровесник», мокьюментари о 1990-х и нулевых с Анной Михалковой, Александром Яценко, Даниилом Спиваковским и их омоложенными при помощи нейросетей версиями (лучший дебют фестиваля «Окно в Европу»). О скинах, металистах, ностальгии по 1990-м и о том, как заполучить в дебют таких звезд, с режиссером поговорил Иван Афанасьев.

Давай базово проговорим для тех, кто впервые о тебе слышит: ты окончил журфак, был репортером, документалистом — в общем, сменил много профессий. В кино игровое ты пришел вынужденно или по любви?

Сложный вопрос. Ну вообще, все произошло, как мне кажется, довольно логично. В детстве, когда я был совсем маленьким, мы с друзьями прикалывались и снимали фильмы. Сначала у нас даже не было камеры и нам приходилось изображать ее с помощью диктофона — это было самое похожее на камеру из того, что было дома. И снимали фильмы, которые никто потом никогда не видел. Они существуют только в моей памяти и в памяти тех, кто в них «снимался». Потом произошел технологический скачок — и появились цифровые фотоаппараты, на которые можно было записывать видео. И это было первое, на что мы начали снимать. Чаще всего это были боевики — с нами же в главных ролях, с эпичными драками под музыку из Mortal Kombat, погонями по гаражам, — и загадочные злодеи, которых звали Виктор Павлович или Андрей Михайлович, очень уважаемые и страшные герои, которых изображали 12-летние дети. И перестрелки из пластиковых пистолетов.

В моем детстве в Ставрополе порой даже пластиковых пистолетов не было. Мы просто брали палки и изображали из них всякие автоматики.

У нас уже были. Изредка еще брали какую-то одежду у родителей, чтобы перевоплощаться, — кожаные куртки, которые огромным мешком сидели, например. Но нам тогда казалось, что это выглядит очень круто. Потом я поступил на журфак, вдохновившись репортажами Андрея Лошака. Думал, телевидение так устроено, что буду снимать классные специальные репортажи, которые будут по своей сути мини-документальными фильмами. Но все сложилось так, что к тому моменту, когда я учился на журфаке, телевидение потихоньку начало умирать. Интернет по большому счету тогда в формате видео только начинался и был не очень прикольным. Поэтому, доучившись на журфаке, я прилип к знакомым ребятами из ВГИКа, с которыми мы в основном тусовались и иногда снимали клипы, рекламу и какие-то фэшн-видео.

Я когда смотрел этот фильм, мне показалось, что это абсолютно зумерское кино, снятое при этом чистым абсолютно по всем параметрам миллениалом (Федор 1991 года рождения. — Прим. ред.). Пришлось ли тебе работать, условно говоря, с какой-то возрастной рамкой, оптику какую-то подверстывать?

Ну ладно уж. Я ж не дед еще. У меня в целом довольно зумерский взгляд на жизнь, плюс это была и часть концепта — фильм, снятый зумером. На самом деле у меня много и друзей-зумеров, да и в целом я довольно наблюдательный чувак. Так что такую стилизацию мне было сделать довольно-таки легко.

{{slider-gallery}}

Я, возможно, немного в этом плане ретроград, но для меня это смотрелось странно. Даже в глазах иногда рябило от пестроты и смены форматов — очень было непривычно.

Так и должно было быть. На это я и рассчитывал — что оно должно немного «сшибать», когда ты это видишь, должен немножко офигевать от этого.

А ты не боялся, что это может отпугнуть определенную часть аудитории?

Да кого бояться? Я понимаю, что всегда и всем ты не можешь угодить. Мы с самого начала решили, что это будет нашим полноценным творческим экспериментом, что мы попробуем нащупать какой-то киноязык новый. И посмотрим, что из этого выйдет. Это наш взгляд на то, как в будущем, возможно, кино будет выглядеть, учитывая, что специфика потребления контента (а кино — это тоже контент) меняется. Это наша интерпретация того, к чему все может прийти.

Было именно желание придумать какой-то новый киноязык? Или необходимость все именно вот так выразить привела к тому, что он сам получился таким необычным?

Мне кажется, все вместе. Этот язык подходит для рассказа именно этой истории. У меня нет желания все свои фильмы в таком же духе снимать. Я вот читал, что Сэлинджер был крайне против того, чтобы его роман «Над пропастью во ржи» когда-либо экранизировали, мол, не получится, потому что кино — понятно, как оно снимается: диалоги-диалоги, а у Холдена Колфилда было очень много разных мыслей, лирических отступлений, каких-то характерных для него штук, которые в формат обычного кино никак не впихнешь. А у нас эдакое «Над пропастью во ржи Гриши Киреева» получилось. Вариант того, как Сэлинджеру можно было бы предложить экранизировать свой же роман — в формате всех этих бесконечных кружков, фоток из телефона, всего того, из чего он собирает свой фильм. В этом идея у нас и была.

Ты взял реальных актеров на роли в своем фильме. Это сразу же выдает жанр — мокьюментари. Как только видишь Яценко или Михалкову, ты сразу понимаешь, что с тобой играют в игру. Ты таким образом хотел разрушить ощущение фейковой документальности? Или просто взял их потому, что они подошли?

Изначально я хотел делать все жестко, «по панку», чтобы там были лишь неизвестные актеры. Но потом, так как мы еще и сами продюсеры этого фильма, посидели, покумекали и поняли, что тогда нас вообще никто никогда в жизни ни в какой прокат не возьмет. Спросят: «Что это за странный и кривой фильм, в котором нет ни одного известного актера?» Но потом я начал это перепридумывать и придумал именно такую штуку — взять суперизвестных актеров. У нас был очень большой выбор из тех, кто мог бы сыграть этих героев. Со всеми были очень хорошие пробы, но мы выбрали тех, кто подходит под героев. И да, идея была «убить» мокьюментарность этими супермедийными лицами.

{{slider-gallery}}

Погоди, то есть они приходили сами? Анна Михалкова реально пришла на кастинг в проект режиссера-дебютанта?

Конечно. У нас был кастинг-директор. Конечно, там все договаривались, но приходили они сами. Им присылали сценарий, они читали его, и им всем было интересно, что мы такое там снимаем. Почему у них по 12-13 страниц текста и монологов? Что это вообще за странное такое кино? Может, кто-то приходил чисто посмотреть, что там вообще ребята делают. Со всеми у нас еще и беседы были по два с половиной часа. И во время этих бесед они что-то начинали вспоминать: «А у меня такой друг был, а вот этот похож на моего друга!» Мне кажется, что им было интересно. Анна Михалкова вообще сказала после наших съемок, что, мол, если вам нужен будет досъем какой-то, «я готова приехать, бесплатно сняться еще в одной смене, пиши и звони». И такое отношение, кстати, было не редкость. Другие актеры, которые приходили, тоже готовы были идти на какие-то уступки, а кто-то был готов даже бесплатно сниматься, потому что у них, актеров, когда они востребованы, иногда есть желание сняться в чем-то андерграундном, необычном и интересном. Деньги они могут заработать и на других проектах, а вот в интересном можно и бесплатно сняться, чтобы помочь дебютантам.

Ты рассказал, что после кастинга они рассказывали тебе какие-то истории, то есть узнавали там себя или еще что-то в таком духе. А можешь рассказать какую-то историю, которая тебя, может быть, зацепила как-то особенно?

Все рассказать не могу точно, но помню, как был Ян Цапник. Он пробовался на роль Архипа, которого в итоге сыграл Даниил Спиваковский. Он начал говорить, что, мол, сейчас мы с тобой текст мой перепишем. С этого все началось. Он начал рассказывать, как в молодости озвучивал в каком-то подвале «Черепашек-ниндзя», а потом — как озвучивал серию порнографических фильмов с сюжетом, как он работал ведущим на каких-то мероприятиях. И все эти истории были какие-то абсолютно отлетевшие. И самое интересное, что они у него не заканчивались. Каждый раз, когда мы выдыхали и думали, что сейчас можно сказать, мол, все, до свидания, у него начиналась новая история. И вот так мы с ним два с половиной часа просидели. А что касается актеров, которые потом у нас в фильме снялись, то они уже в процессе репетиций начинали рассказывать какие-то даже не то что истории… Ну вот Сергей Аброскин рассказал мне, как ему показалось, что священник из фильма, его герой, похож на Андрея Щенникова, актера из театра Петра Фоменко. Он когда-то снялся в культовом фильме Ильи Хотиненко «Одиссея 1989», потом бросил театр и актерство, ушел в священнослужители, стал настоятелем храма Антипы, который за Пушкинским музеем находится. Я ответил, что нет и вообще я только сейчас всю эту историю узнал. А потом по стечению обстоятельств оказалось так, что сын этого Андрея Щенникова, Антип Щенников, сыграл у меня в фильме роль одного из друзей Гриши. Вот так бывает!

Когда я вышел после показа фильма на «Окне в Европу», подумал: круто, фильм снят не главным героем, а режиссером, то есть тобой! А потом вышел ты и оказался Федором Кудрявцевым, а не Гришей… В общем, в этом фильме есть что-то биографическое от тебя? И не было ли желания пойти до конца и вообще убрать себя из него, сделать так, будто это и правда фильм некоего Гриши Киреева?

Минкульт не разрешил бы. Так я с удовольствием, вообще бы, так сделал. Я не особо тщеславный человек. В начале там даже был титр: «Курсовая работа Григория Киреева». А в конце это скорее дань уважения Минкульту и их правилам. Я-то как бы и сзади могу постоять, я от этого грустнее не стану. У меня нет вот этого режиссерского самомнения, чтобы ко мне подбегали и снимали с меня пальто и я после титров вставал бы с первого ряда и кланялся бы под аплодисменты толпы. В целом мне и в сторонке похихикать нормально.

{{slider-gallery}}

Я прочитал, что у тебя есть некий проект про 2007 год. Будет ли в нем «ягуар», рингтон из «Бумера» и эмо с челками?

Пока я только пишу сценарий. Но в целом да, там будет все то, о чем ты говоришь. Эмо, готы, футбольные фанаты, скины, гламур, «яга», дяди с «Верту», рингтон из «Бумера», московская тусовка из 2007 года. Возможно, это даже будет сериал, но в любом случае это будет вот такая история про очень пестрое, очень яркое и странное время. Сейчас такого нет — все как будто бы одинаковые.

А ты помнишь, на каком боку носят цепь скинхеды, а на каком металлисты и панки?

Блин, чего-то было такое, но я забыл.

На правом — скинхеды, на левом — металлисты. Я в детстве ходил в рэперской одежде и, если видел на правой стороне цепь, переходил на всякий на другую улицу, а то они злые. А если на левой, то пофиг, просто посретесь немножко — и на этом все закончится.

А я носил пояс с клепками, и меня за него в метро как-то побили скинхеды. Непросто было было эмо-скейтеру в 2007-м.

А в Москве тоже скины были? Я просто из Ставрополя родом, у нас там с ними было жестко.

В Москве? Да ты чего! В Москве было куча скинхедов! Но они, кстати, к 2007 году уже начали куда-то пропадать и исчезать. «Умирать», отращивать волосы, садиться или переходить в политику. А так до этого постоянно были истории от моих одноклассников — рэперов, эмо, панков, чуваков, которые ни к каким субкультурам не относились. У меня вот одноклассники антифашистами не были, но носили арафатки — тоже было модно, и вот за арафатку можно было прямо выхватить очень хорошо. И почти все какие-то субкультурные мои знакомые в школе — у всех них были истории, что они либо убежали, либо не убежали от скинхедов.

Обожаю все, что связано с двухтысячными.

Да, мне кажется, это время, которое пора уже осмыслять, отрефлексировать его. Сколько можно 1990-е уже мусолить? «Ровесник» уже закрыл эту тему, так что хватит. А про 2000-е никто ничего нормального пока не снял.

{{slider-gallery}}

Ты про «Ровесника-2» не думал? И чтобы хроникальные материалы были сняты на телефон-раскладушку!

Вот этот сценарий, который я придумываю про 2007 год, — это своего рода и есть «Ровесник-2», хотя он больше конвенциональный будет такой. Больше похож на кино, хотя и со всеми этими приколами, с камерами первых мобильных телефонов и фотоаппаратов. Все это тоже будет там.

Вроде ты хотел изначально, я так понял, как книгу это делать. А не было желания новеллизировать «Ровесника» или просто продолжить их историю?

Именно их — вряд ли. Мне кажется, она исчерпана. Это ж не Джон Уик и не вселенная Marvel. Надо идти дальше, что-то еще пробовать. В целом меня еще бывает, что спрашивают: «В следующем фильме будешь такую же дичь творить?» Нет, вообще необязательно. Этот конкретный формат был выбран для конкретно этой истории. Другая история будет диктовать уже другой, свой формат. Единственное, что мне хотелось бы в своих следующих фильмах продолжать, так это линию личного кино. Чтобы это было такое сотворчество, в котором у зрителя была бы возможность иметь разные интерпретации, чтобы это не было кино, где автор каждый раз стоит у тебя за спиной и подсказывает: «Это злодей был. А вот тут, обратите внимание на эту деталь, — тут не просто так оно лежит. Дальше так будет, дальше поймете». Чтобы это было кино без каких-то подсказок, без морали, а просто поток, в котором зрители сориентируются.

Ты используешь дипфейки в своем фильме и плотно заходишь на территорию нейросетей. Согласись, есть что-то ироничное в том, что про эпоху 1990-х говорят отчасти на языке искусственного интеллекта из 2020-х. Как ты вообще относишься к использованию нейросетей в кино?

Нормально отношусь. Вообще, нейросети у нас в фильме появились вынужденно: мы же играли в мокьюментари, и чтобы не было вопросов никаких, что вот сидит взрослый Яценко, а вот ему 25 и его играет какой-то совсем другой актер — и что это за «мокьюментари» такое странное? Все-таки мы стремились в этом формате к документальности, какой-то достоверности. Что касается разговора о нейросетях, которые скоро всех заменят, бла-бла-бла... Недавно читал, что еще в 1966 году разработали робота, которого звали Элиза, и она должна была за журналистов тексты писать. Ну и как там дела? Пишет она за журналистов? Ну нет вкуса у нее, не будет она, как человек, что-то там генерировать классное без участия редактуры и руки человека. А вот съемочный процесс состоит из кучи всяких рутинных задач, операционных, простых, скучных, на которые тратится много времени. Вот эти процессы, мне кажется, нейросети смогут на себя забрать.

{{slider-gallery}}

Ты можешь представить себя встроенным в сугубо коммерческое производство: снимать сериалы, условно, для ТНТ или очередную какую-нибудь киносказку про белого бычка? Или тебе бы хотелось продолжать работать на ниве необязательно настолько бунтарского, но авторского, некоммерческого кино? Потому что как будто в России нынешних времен есть выбор лишь между этими двумя вариантами, либо лавированием между ними.

Отчасти это правда, что в России как будто только два таких варианта. Но мой личный опыт показывает, что все приходится выгрызать самостоятельно. «Ровесника» я пробовал показывать разным продюсерам, очень многим. И все говорили: «Да-да-да, прикольно, что-нибудь подумаем», потом куда-то пропадали и продолжали снимать сериалы, вторые, третьи части других фильмов — и все. В России очень распространенная позиция у кинопродюсеров, что лучше снять то, что уже где-то зашло, или похожее, чем пускаться в пучину каких-то пока непонятных экспериментов. Если бы я не создал свою компанию и мы с ребятами не собрались и не пошли в Минкульт, этого фильма, возможно, никогда бы и не было. Точно так же, как если бы мы не собрались и не участвовали в промо и не пытались бы этот фильм везде, на всех площадках форсить и раскачивать — в телеграме, в прессе, в соцсетях и так далее, — то, возможно, не было бы у нас и никакого проката. Мой опыт говорит о том, что всего приходится достигать вручную, собственными усилиями, выгрызать. И мне на самом деле это, собственно, и нравится, потому что побочным эффектом всего этого является отсутствие мохнатой довлеющей руки, которая говорит, что тебе нужно сделать, какого актера взять, — ты остаешься свободным в принятии решений. Поэтому такое очень свободное кино получилось у нас — мы все делали сами. Мне этот путь в целом нравится. Я думаю скорее продолжать им идти к увеличению масштабов, делать какие-то более крупные, более заметные и более зрительские проекты. Я вообще, на самом деле, не особо топлю за артуху. Как раз мне бы интересно было работать в зрительском кино, которое люди будут смотреть, а не делать кино для тех трех эстетов. Эстеты и так посмотрят, но хочется, чтобы кино было для широкой аудитории. Этого, мне кажется, всем по большому счету хочется, даже самым авторским авторам.

Помню, ты еще хотел что-то смешное рассказать, как раз про эстетов-критиков.

Да, точно! Была смешная история на «Окне в Европу». Сижу я в отеле «Дружба» (где живет значительная часть прессы на фестивале. — Прим. ред.) за завтраком, а за моей спиной столик критиков. Это на следующий день после показа «Ровесника». И я слышу, как они обсуждают его и, конечно, не знают, что у них за спиной сидит режиссер фильма. И они его ругают! Не все, конечно, но было два человека — не буду называть их имен, — которые прямо сильно стебались. Ну такой, знаешь, кинокритический, интеллектуальный стеб — такой, что я половину слов не понимал, а названия большинства фильмов, с которыми они сравнивали, я первый раз слышал. Ну и вот там в какой-то момент прозвучала ко мне основная претензия — что я снял очень антифеминистское кино и что я лютый женоненавистник. И это круто было! Такое можно услышать только случайно, потому что все, что они напишут, будет удобоваримо, аккуратно, а тут такая, получается, в чистом виде экзистенция просмотра. Там были какие-то еще штуки, я забыл о чем, но что я женоненавистник — это я точно запомнил. Чистейший бред на самом деле, я обожаю женщин, и героиня Анны Михалковой — мой любимый персонаж в фильме.

А как ты в целом к критике как относишься?

Да круто я отношусь. Я как-то говорил уже, что для меня самое крутое было на «Окне в Европу», когда я выхожу из зала и вижу, как люди тоже выходят и что-то там друг с другом перетирают, обсуждают, спорят, говорят: «Да нет, ты не так понял, да это вообще бред…» Мне кажется, что это кайф, и тут уже неважно, хвалят они или ругают. Мне приятен сам факт, что они его обсуждают, да еще так активно. Если ты что-то там обсуждаешь, значит, в тебя это попало. Есть такие фильмы, после которых вышел и даже обсудить не хочется: сразу забыл и фильм умер внутри тебя. А тут меня похвалили, тут меня поругали — какой-то движ, какая-то жизнь. А жизнь всегда круче смерти, если так подумать.