21 декабря мы все посмотрели финал «Слова пацана» Жоры Крыжовникова — самого обсуждаемого сериала этого года, поставленного по книге «Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х» Роберта Гараева. Книгу уже не купить, сам вышедший в ноябре сериал уже успел оказаться в топ-5 сайта «Кинопоиск», а его саундтрек занял второе место в мировом рейтинге Shazam. SETTERS Media пытается разобраться, в чем причина такой популярности шоу и так ли этот пацан страшен, как его малюют уполномоченные по правам ребенка. 

В 1968 году, за 55 лет до выхода сериала «Слова пацана» о казанских молодежных бандах 1970–1980-х и накануне их непосредственного формирования как отдельного и самостоятельного феномена, в СССР, где уже официально подходила к концу эпоха оттепели и люди постепенно прощались с идеей, что цензура будет преодолена в ближайшем светлом будущем, произошло, казалось бы, не слишком примечательное событие. 

Непримечательное по крайней мере на фоне ввода советских войск в Чехословакию, после которого всему миру стало очевидно, что СССР готов и будет вмешиваться во внутреннюю политику социалистических государств любыми, в том числе военными, методами. Событие было такое: в Москве, согласно постановлению Главлита, к публикации в «Новом мире» была запрещена работа историков Даниила Мельникова и Людмилы Черной «Преступник номер один. Нацистский режим и его фюрер». Запрещена с весьма интересной формулировкой: «неконтролируемый подтекст». Дескать, у советского гражданина при чтении книги о становлении нацистского режима в Германии могли создаться нехорошие аналогии с тем, что происходило у него в соседнем дворе. 

Иезуитский блеск формулировки (даже «мыслепреступлениям» Джорджа Оруэлла из «1984» до этого было далеко) спустя 17 лет очень точно описал в своем романе «Главный цензор» Владимир Войнович, кое-что знавший и о советской цензуре, и о методах работы ее сторонников (автора «Жизни и необычайных приключений солдата Ивана Чонкина» КГБ в свое время в том числе — буквально — травило психотропными веществами): «Инструкции устные и письменные предписывают редакторам и цензорам выискивать не только обыкновенный, но и „неконтролируемый подтекст“. Кроме того, они должны бороться с так называемыми аллюзиями, то есть с возможностью возникновения у читателя мыслей, вообще никак не связанных ни с текстом, ни с подтекстом. На вопрос, что такое аллюзии, один известный советский режиссер сказал так: „Это когда вы, например, сидите в кино, смотрите какой-нибудь видовой фильм и, глядя на, скажем, Кавказские горы, думаете: „А все-таки Брежнев сволочь“».

Несколько избыточное введение в нашем случае призвано показать: спустя полвека воз и ныне там. В новостях — истории про отравления писателей, вводы войск в соседние государства, а про «неконтролируемый подтекст» и говорить нечего: мы все еще, смотря на горы или «видовой фильм», в данном случае «Слово пацана», проходящий по жанру криминальной драмы времен перестройки, думаем только о том, что Брежнев (тут подставляй любое имя) все-таки сволочь (или нет). 

Интенсивность и красочность этих самых аллюзий, кажется, и есть причина такого по-настоящему народного успеха сериала. Действительно, вспомнить ничего подобного за последнее время не удается. Страсть, с которой последний месяц спорили о сериале его поклонники и противники («Кто вообще смотрит российский сериал в 2023 году?», «Это государственный заказ» и т. д.), свидетельствует о том, что режиссеру Жоре Крыжовникову и его команде удалось интонационно и тематически попасть в какую-то важную болевую точку аудитории. Но определить, где она находится, не очень просто. 

Не говоря уже о том, что на создателей сериала продолжают с упорством, достойным лучшего применения, «вешать» все недавние трагические происшествия с участием несовершеннолетних. Это, впрочем, тоже история давняя: «Романтизирует ли Мартин Скорсезе насилие?», «Провоцируют ли компьютерные игры школьные шутинги?», «Какова ответственность за сегодняшние события Алексея Балабанова?» и так далее, и так далее. Но если с компьютерными играми худо-бедно, но разобрались (нет, не провоцируют, а, наоборот, помогают сублимировать агрессию, говорят нам соответствующие специалисты), то потенциально разрушительную — на умы — силу воздействия кино «посчитать» сложнее. 

Причем в довольно опасный на длинной дистанции условно фашиствующий, максимально маскулинный и одновременно гомоэротический канон, который мы знаем по произведениям Юкио Мисимы, Эдуарда Лимонова и с некоторыми скидками, например, Николая Гумилева, «Слово пацана» не вписывается. У всех этих заслуженных авторов, как у гумилевских капитанов, кто, обнаружив бунт на корабле «Из-за пояса рвет пистолет, // Так что сыпется золото с кружев, // С розоватых брабантских манжет», насилие проходило по категории эстетической, а не этической. То же, на самом деле, можно сказать и про сериал «Бригада», с которым «Слово пацана» иногда сравнивают. То, конечно, было упражнение именно что в переодевании: что будет, если Сергей Безруков попытается «изобразить» Аль Пачино в «Крестном отце»? Герои «Слова пацана» от героев картин Григория Гурьянова или древнегреческих стоиков, которыми увлекался Эди-бэби Лимонова, бесконечно далеки и имеют над зрителем гораздо более непосредственную власть.

Мой отец, росший в 1970-е в славном городе Челябинске и наблюдавший похожие вещи там, например, посмотрев со мной первые серии, на следующий день позвонил и сказал, что ему всю ночь снились его уже мертвые одноклассники. 

Многие — и совершенно заслуженно — сравнивают обсуждения «Слова» именно с тем фурором, который случился при выходе «Брата». С фильмом про Данилу Багрова, который, так же как и герои «Слова пацана», устраивал самосуд на родных улицах, а потом неожиданно стал народным героем, сериал Крыжовникова частично роднит не только тема, но и некоторая интонационная амбивалентность. И, кажется, собака зарыта именно там. Отлично придуманный и прекрасно сыгранный сериал о том, как нефункционирующее общество подводит свою молодежь, до последней серии (о ней подробнее позже) в качестве романтического протагониста имел героя, из-за которого умирают люди и с которым, в общем-то, большой части его зрителей встречаться в темном переулке не хочется. И это в обществе, где «пацанский кодекс», внебрачный сын самурайского бусидо и блатной фени, транслируется по государственным каналам. Рискнем предположить, что пересъемка последней серии, вызвавшая у публики в лучшем случае недоумение (история кино свидетельствует, что подобное происходит чаще всего не по воле непосредственных создателей), — это попытка несколько «подправить» тональность сериала, беря во внимание его популярность. 

Тут надо оговориться и рассказать одну поучительную историю. Вдруг кто не знает. Уже упоминавшийся Мартин Скорсезе и сценарист Пол Шредер, работая над сценарием «Таксиста», эпохального портрета социопата и народного мстителя, на которого некоторыми деталями похожи главные герои «Слова» и «Брата» (герой Де Ниро возвращался из Вьетнама, Данила — из Чечни, Вова Адидас — из Афганистана), хотели, чтобы их персонаж, одержимый «очищением Нью-Йорка от грязи», убивал только чернокожих. Хотели без задней мысли: они просто видели таких людей на улицах своего родного города. Но были остановлены в этот раз мудрыми продюсерами, которые сказали, что американский вариант «гниды черножопой» из «Брата» может иметь очень нехорошие последствия, — так и появился на свет персонаж Харви Кейтеля (белый сутенер, персонификация зла), а Де Ниро стал ненавидеть всех одинаково. 

Из последней серии «Пацана», черновой монтаж которой до премьеры и одновременно с объявлением о пересъемке финала загадочно слили в интернет, в итоге была вырезана одна принципиально важная линия — а именно с юными партийными деятелями, которые, как покажет история, продолжат в несколько измененном виде заседать на должностях и произведут, как теперь говорят, культурную апроприацию «слова пацана». Ну что ж — главный отечественный сериал года имеет два финала, и их соседство весьма показательно — в конце-концов, как показывает история, думать о том, что Брежнев сволочь, можно, глядя на любую вещь.