.gif)
Саша Сулим
О том, как решила заняться журналистикой
Я жила в Минске, училась в школе с углубленным изучением французского языка и в какой-то момент пошла заниматься к репетитору по английскому. Ее звали Зоя Александровна, и она стала очень важным человеком в моей жизни — важным для моего самоопределения. Она была очень образованной женщиной, а для меня, например, записывала выпуски «Школы злословия». Мы с ней вместе ее смотрели, и она мне говорила: «Вот смотри, какие вопросы, вот, вот это, вот, понимаешь?» Она меня, по сути, учила думать. На дискеты скидывала какие-то важные тексты, в том числе Бодрийяра, например. К сожалению, она уже умерла. Но я до сих пор ее помню, так что в каком-то смысле она жива. И, в общем, в один момент она мне сказала такую фразу: «Слушай, Саша, а может, тебе журналистом быть?» Эта фраза упала на очень удобренную почву: мне ведь с детства нравился процесс писания, печатания на машинке. В то же время это был мой девятый класс, я стала читать легендарную белорусскую газету БДГ («Белорусская деловая газета». — Прим. SM). И я, может быть, не от корки до корки ее прочитывала, но вот то, что я читала, очень меня вдохновляло. Это была не новостная газета, она выходила, по-моему, раза два в неделю, и это были статьи с философским бонусом. Не говоря уже о том, что к прессе тогда было колоссальное доверие. Я человек, который вырос на НТВ, прекрасно помню 2001 год, разгон канала и то, как мы с родителями сильно это переживали. Я потом в «Редакции» сделала фильм про НТВ — отдала долг.
О жизни в Париже и первых работах
На первом курсе я пошла заниматься спортом — на какую-то аэробику, и ее преподавала девушка, которая работала в БДГ. И я, 17-летняя, решилась подойти. Пришла в редакцию. Ну а о чем я могу писать в 17 лет? Ну про культуру, конечно. А на втором курсе я пошла работать в продакшен и стала делать телевизионные репортажи. Тут надо понимать, что я всегда хотела работать именно на телевидении, уж не знаю почему — возможно, из-за любви к НТВ. А еще я хотела уехать во Францию — я туда с 13 лет ездила учить язык и была заражена этой страной. Это была мечта. Я помню, как я в Париже ходила по площади Согласия с багетом и беретом, как полагается. А в Беларуси в то время начались протесты, люди стали пропадать, и стало понятно, что надо что-то решать. Я приехала в Париж в 2006 году и прожила там пять лет. Я отучилась три года на отделении кино, а потом подала документы в школу журналистики при Институте политических наук и провела там два года. Это была потрясающая история: мы с камерами и штативами носились по городу, записывали репортажи, сами монтировали, сами озвучивали, все делали. Но я понимала, что даже со своим хорошим французским не смогу соперничать с местными ребятами.
Потом, когда я решила ехать в Москву, я шутила, что хочу — это смешно, кстати, сейчас прозвучит, — что я хочу работать в программе «Чрезвычайное происшествие». Почему? Ну потому что мне казалось, что вот это — жизнь, что-то настоящее и реальное.
За год до отъезда из Парижа я приехала в Москву в первый раз. Представляешь, в 2010 году мне было 23 года, и я до этого в Москве не была и в Питере не была. Но мне понравилось. Я подумала, что, наверное, здесь я смогу реализоваться. Уехать было легко, но отходила я очень долго. Париж — одно из лучших мест на нашей планете, это правда. Я приехала в Москву и пошла работать в журнал Hollywood Reporter. И в целом, наверное, это было тогда правильным решением — в том смысле, что я старалась избегать того телевидения и тех новостей. И вот в ожидании «нормального» я занималась кино.
О work-life balance
О work-life balance
Когда появилась «Медуза»* (признана нежелательной организайией на территории Российской Федерации), я сразу на нее подписалась и просто офигевала от того, как же круто выбраны темы, какой отличный тон, как раскрывается материал. И вот мне знакомый дал почту редактора культуры Тани Ершовой. Она мне на второе письмо ответила, и я начала для них писать. Параллельно с этим я работала на передаче, которая выходила по «России 24». Точнее, я работала в продакшене, который снимал для «России 24». И мой начальник однажды пригласил меня к себе в кабинет и говорит: «Саша, ну вот я тут узнал, что ты пишешь для „Медузы“*, для врагов». Это 2016 год. Ну и в тот же день меня уволили. Зато «Медуза»* расширялась — у них появился отдел корреспондентов быстрого реагирования, и я пошла туда. Я помню, писала про то, как сносили киоски, на суды к Улюкаеву ездила, и так до бесконечности. Никакой современной идеи про work-life balance не было. Мне вообще кажется, что в журналистике, если говорить откровенно, его в принципе быть не может. Это был офигенный опыт, но совсем не мой: это очень непростой ритм работы, когда нужно всегда куда-то срочно бежать. Но стиль изложения информации сложился у меня именно в «Медузе»*. Не сухой, а скорее минималистичный, без иронии. И вот я мечтала дорасти до специального корреспондента и делать тексты как те, что делали Даня Туровский, Илья Азар, Ваня Голунов — все это блестящее поколение. Когда ты занимаешься одной большой темой, тебе никуда не надо бегать: встретился — и пишешь. Я очень хотела в глубину, во-первых; во-вторых — выбирать себе темы.
О мотивации и самых сложных текстах
Мой профессиональный мотор — это, наверное, стресс. На данном этапе я, конечно же, отстраиваю стену между своей психикой и своими же темами.
С другой стороны — я тоже это довольно часто повторяю, — кого я обманываю, я сижу на антидепрессантах. Накопленный эффект, может быть. По поводу самых сложных текстов я так скажу: что первое приходит в голову, то и самое сложное. В Питере в 2017 году был теракт, и мы решили сделать большие портреты людей, в нем пострадавших. Ну и, соответственно, как мы это делали? В VK писали, ходили на странички друзей, каких-то знакомых. Писали, писали. Мне дали номер телефона. И оказалось, что это была мама девушки, чей портрет я делала. Есть темы… Вот когда умер какой-то актер или знаменитость, тебе говорят: «Звони друзьям». Это ужасно, а с матерью разговаривать еще ужаснее. У тебя нет ни одного аргумента в пользу того, чтобы она с тобой сейчас поговорила. Я два раза рыдала на интервью — это один из них. Я очень не люблю, когда люди рассказывают, как они плакали, потому что это как будто какая-то спекуляция, но тут просто характерный пример.
О книге «Безлюдное место. Как ловят маньяков в России»
У меня, как у многих, думаю, была мечта написать книгу. При этом эта мечта сопровождалась, как положено, противоречивыми чувствами: надо быть очень талантливой, очень умной, точно знать, что ты хочешь сказать, и так далее. Но тут была судьба. Значит, я на «Кинотавре», и мне приходит сообщение от незнакомого аккаунта: «Саша, здравствуйте, я редактор в „Альпине“. А не хотели бы вы нам написать книжку?» Я стала советоваться, в том числе с Шуриком Горбачевым, и он говорит: «Пиши о деле „ангарского маньяка“». И книга задумывалась не как книга о маньяке, а как книга о деле, о людях, которые его ловили, о женщинах, которых он убил. Для меня вообще в этом деле самое важное — это то, как он появился. Потому что «ангарский маньяк» — это не просто Михаил Попков, это совокупность явлений. Это и город Ангарск, это и 1990-е со всеми своими особенностями, это и состояние системы МВД в 1990-е, когда не было денег. Это идеальная метафора. И это и коррумпированность внутри систем. И просто обычная человеческая лень, необязательность. Я не хочу говорить, что во всем виновато общество — это как будто снимает с него ответственность. Но нельзя забывать, что происходит вокруг.
Подписка оформлена
Ошибка при отправке формы