.jpg)
Первые месяцы 2022 года галеристы и арт-дилеры прожили в тревоге. Разъезжались не только покупатели и коллекционеры, но и сами художники. Казалось, в турбулентные времена людям не до искусства: рынок локального совриска (современного искусства. — SM) готовился погрузиться в кризис, но вышло ровно наоборот.
В 2022 году крупнейшие московские ярмарки Cosmoscow и Blazar нарастили продажи, а 2023-й стал для них исторически рекордным. Cosmoscow посетили более 31 тыс. человек — на 30% больше, чем в прошлом году. Участники ярмарки продали в общей сложности более 500 произведений, самая дорогая работа стоила 6 млн руб. Некоторые стенды были полностью распроданы в первый же день. То же и с Blazar: если в прошлом году на ярмарку пришли 13 тыс. человек, в этом — уже 20 тыс. В первые два дня произведения продавались в среднем раз в две минуты.
Мы пообщались с галеристами, художниками и покупателями молодого российского искусства, чтобы узнать, как на самом деле чувствует себя индустрия и какие настроения царят в ней в последнее время.
С художницей Ульяной Подкорытовой мы созваниваемся по видеосвязи. Комната, где она сидит, обита деревом и похожа на избу, а перед экраном то и дело пролетает толстая деревенская муха.
Ульяна выросла в Абрамцеве в семье керамистов и резчиков по кости и сама как художник работает с народными мотивами — изучает антропологию русского фольклора и его связь с природой.
Первое, что говорит Ульяна: «Сейчас я не в России». Звонок застал ее на ферме на острове Эланд в Швеции.
Шведское посольство одно из немногих не прекращало культурные связи с российскими художниками — помогало им работать и выставляться за границей. Одна из его программ — арт-резидентство. «По сути, мне просто предоставили возможность месяц жить и творить в красивом месте», — объясняет Подкорытова.
Здесь художница работает над новым скульптурным объектом. Он, как и все, что Ульяна создала с начала 2022 года, посвящен антимилитаристской тематике. Последняя ее экспозиция в московской XL Галерее называлась «Здесь дороги просто нет! Уже целый год!». Разговор загадками, намеками и экивоками — вообще основной художественный метод Подкорытовой. Возможно, во многом он ее защищает. «Для людей, которые занимаются цензурой, мое творчество просто непостижимо», — говорит она.
Подкорытова рассказывает, что февральские события глубоко травмировали ее и как человека, и как художницу: «С февраля 2022 года я работаю каждый день без выходных. Потому что иначе у меня начинаются кошмары».
Есть ли у художника этическое право в принципе работать на территории России — сегодня один из самых острых вопросов в отечественной арт-сфере.
Около 60% знакомых Подкорытовой из художественной среды покинули страну за последние полтора года. Многие полностью обрывают связи с местными галереями и считают, что делать выставки в текущих обстоятельствах неуместно. «Я прекрасно понимаю всех, кто уехал, и ни в коем случае не осуждаю их. Но мне сложно воспринимать дискурс о тотальном молчании в России: он радикальный и тяжелый», — говорит Ульяна.
Как и другие художники, она чувствует растущую цензуру, но уезжать из страны не хочет: «Если мы все уедем, останется выжженное поле. Говорить в нынешних реалиях безумно нелегко, но, если для этого есть хоть какая-то возможность, ею нужно пользоваться. Я не могу с легким сердцем бросить дело отца (он занимался восстановлением народной печатной графики) и то, над чем сама работала почти 15 лет». Чтобы «не ощущать себя в клетке», она старается больше участвовать в региональных образовательных арт-проектах («Моя миссия — максимально много говорить с разных позиций») и искать просветительские инициативы за рубежом.
Ульяна отмечает, что художникам-эмигрантам сейчас непросто. «Постепенно они начинают выставляться за границей. Но я знаю художников с именем, которые в эмиграции не имеют широкой возможности творить и, чтобы выжить, вынуждены работать, например, в сфере услуг», — говорит она.
Художница Данини — некогда одна из самых ярких фигур в сфере российского перформанса — уехала из страны сразу после начала спецоперации. «Технически это было совпадение, у меня был билет на утро 24 февраля 2022-го. [Но] возвращаться я не стала: не видела возможности работать в условиях цензуры и пропаганды». Пока Данини живет и работает в Тбилиси.
Опыт творчества в другой стране она называет «процессом эмоционального выживания». Варианта выставляться в России она пока не рассматривает, а грузинские арт-институции, по ее словам, почти не работают с российскими художниками. И Данини относится к этому с пониманием: «Не нужно приходить на эту землю и рассказывать, как надо делать искусство. Это имперское невежество».
Поэтому сейчас Данини работает в основном на заграничные рынки: сотрудничает с галереей Fragment, которая закрылась в Москве и теперь функционирует только в Нью-Йорке, и планирует выставку для швейцарской галереи. «С февраля и до недавнего времени аудитория для меня была больше воображаемая, как во время карантина», — говорит художница, называя свою работу «дистанционной практикой, вне среды».
Несмотря на то что она и раньше работала с темами «аффекта, депрессии, апокалипсиса, сбоя», Данини пришлось потратить много сил, чтобы понять, как продолжать заниматься привычной практикой в новых условиях. Симптоматично, что одна из главных ее работ прошлого года называется «ЛОЖЬ»: это слово крупными буквами вышито на гобелене — репродукции картины «Рожь» Ивана Шишкина.
И хотя Данини сочувствует немногочисленным друзьям-художникам, которые остались в стране, большие коммерческие события в России прямо сейчас кажутся ей неуместными. «В арт-аккаунтах с мемами много шуток о тщетности попыток разделить художника и его искусство. В подобном ключе можно грустно отметить невозможность отделить любое российское событие в сфере искусства от политики», — заключает она.
У галеристов другое мнение. «Мне больше понятен момент осмысления современности через тех, кто находится в стране, чем тех, кто уехал и оттуда пытается нам о чем-то рассказать», — говорит основательница образовательного проекта в сфере искусства Masters и галереи Masters Digital Полина Бондарева. Она убеждена, что для молодых художников сейчас идеальное время, чтобы выйти на профессиональный рынок и начать зарабатывать.
Соосновательница онлайн-галереи Sample Софья Симакова также не заметила, чтобы «отворот» авторов от российских институций был настолько масштабным, насколько их описывают Подкорытова и Данини. Оставшихся, по ее словам, все равно больше, плюс на рынок выходят новые имена.
Художница Алина Глазун далеко не новичок на арт-рынке: делает персональные выставки с 2018 года, выставлялась в Цюрихе, Вене и Базеле, участвовала в проекте «Русские сказки» для Третьяковской галереи. Она из тех художниц, кому и сейчас комфортно работать в России.
«Я чувствую себя вполне взрослым сепарированным человеком, который не отождествляет себя со страной, мамой, президентом и не перекладывает на других (в том числе на страну) ответственность за свою жизнь, свое благополучие и свои эмоции», — объясняет она.
«Цензура, ограничение, напряжение, давление — это все, безусловно, усилилось. Но на своем опыте я пока ни с чем таким не сталкивалась — вероятно, потому, что я в искусстве не работаю с темами и сюжетами». Основа творчества Глазун — объекты-порталы, через которые зритель как бы исследует себя самого. «Я живу так, как мне нравится, я делаю искусство, которое мне нравится. Если ситуация изменится, я рассмотрю эмиграцию. Сейчас в моей жизни повода для эмиграции нет», — заключает Алина.
Михаил Царев занимается коллекционированием больше 30 лет. До апреля 2023 года в его коллекции было свыше 600 позиций, значительная часть — российские концептуалисты. Весной он попрощался с 46 работами, среди которых были произведения Олега Кулика, Дмитрия Врубеля, Андрея Филиппова, а также участников «Фурманного переулка» — московского сквота, в котором с 1987 по 1991 год жили и работали музыканты и художники.
Коллекционер говорит, что задумывал продавать эти работы еще в 2020 году, но из-за пандемии это не удалось. Когда пандемия сошла на нет, проблемы для российского искусства не закончились. Значительная доля оборота произведений российских или советских художников приходилась на торги зарубежных аукционных домов: Sotheby’s, Christie’s, MacDougall’s и Bonhams. Весной 2022 года один за другим они начали от этих произведений отказываться. Платформы поменьше тоже гораздо менее охотно торгуют российскими художниками. Так, Царев понял, что продать работы Юрия Альберта, AES+F и других знаковых фигур российского концептуализма он сможет только на их исторической родине.
Вывезти объекты из Германии, где он сейчас живет, и доставить их в Россию было непросто: грузовик шел через шесть стран. Иронично, что 30 лет назад Царев проделывал с произведениями из «Фурманного» тот же трюк: работы участников сквота считались утерянными, но коллекционер отыскал их за границей, отреставрировал и привез показать в Москву. Правда, работы украинских резидентов сквота в этот раз не доехали: знакомые галеристы посоветовали Цареву пока их не выставлять.
В итоге из 46 произведений, которые Царев выставлял на аукцион Vladey (второй по объемам продаж в стране после AI Аукциона), было продано 32. Коллекционер доволен результатом, но признается, что был удивлен: объекты, которые он сам считал знаковыми — Юрия Альберта, Сергея Шутова, Бориса Матросова, — прошли у покупателей почти без внимания. Объяснить этот феномен Царев не берется, но фиксирует: молодые коллекционеры покупают по-другому.
Основа любого арт-рынка в Европе — средний класс, считает Михаил Царев. Это, например, юристы и врачи, которые украшают современным искусством свои офисы и кабинеты, менеджеры, которые вешают полотна в загородных домах, чтобы удивить гостей. «Даже если человек покупает пару работ себе домой, но при этом таких, как он, несколько тысяч, вместе они и делают рынок», — говорит он.
В России с ее малозаметным средним классом долгое время тон на арт-рынке задавали очень далекие от искусства люди. «При резком обогащении в 1990-е большие деньги оказались в основном у людей без хорошего образования, — объясняет художница Ульяна Подкорытова. — И масштабный интерес к искусству начинает формироваться только сейчас».
Арт-рынок переформатировался в ускоренном темпе. По наблюдениям Полины Бондаревой, ему понадобилось всего полгода, чтобы полностью переориентироваться на российских художников и начинающих собирателей.
«Три-четыре года рынок был сильно разделен на элитарных коллекционеров, которые покупают крупные формы, дорогих художников и большие имена, и на начинающие молодые институции, работающие с молодыми именами, — объясняет она. — Схлопнувшись, рынок стал более однообразным».
Значительная часть новых покупателей искусства — люди, которым просто некуда больше потратить деньги в пределах России. «Состоятельные люди, которые могут позволить себе покупать искусство, да и вообще обладающие каким‑то капиталом, [после февраля 2022 года] оказались здесь взаперти. Ты не можешь поехать в отпуск, купить себе новую сумку или юбку — на руках оказываются эти лишние деньги, свободное время, и все начинают смотреть немного внутрь», — говорит соосновательница онлайн-галереи Sample Софья Симакова.
Ей вторит коллекционер Сергей Лимонов: «Грубо говоря, если раньше люди регулярно покупали вещи Balenciaga и черные джипы, а картину — в лучшем случае раз в год, то теперь ситуация должна поменяться».
Художница Ульяна Подкорытова считает, что о сути своих коллекций на самом деле задумываются немногие: «Просто коллекционировать стало супермодно».
Основательница Masters Полина Бондарева, напротив, уверена, что если раньше коллекционеры больше смотрели на названия и статусность галерей, то сейчас прицельнее воспринимают сами работы и «смотрят вглубь — стараются в визуальности искать темы для обсуждения». Во многом благодаря этому, по мнению Бондаревой, большой отклик получают междисциплинарные работы — на стыке живописи, видео, музыки, театра.
По статистике Cosmoscow, молодая аудитория не только быстрее принимает решение о покупке, но и при этом отдает предпочтение произведениям с серьезными сюжетами.
«Когда почва уходит из-под ног, люди хотят обретать смыслы и опору хоть где-то», — объясняет директор по коммуникациям Cosmoscow Алина Хангареева.
Коллекционер Михаил Царев, который был на Cosmoscow и сам купил несколько работ, это подтверждает: «Я замечаю четкий интерес к нонконформистам или непростым работам живописцев нового поколения, например Евгения Музалевского и Леонида Цхе». По его наблюдениям, в этом году на ярмарке доминировали абстракция и фигуративность, а еще — смешанные техники и ДПИ.
Они же присутствовали в значительной части работ ярмарки Blazar, которая активно привлекает молодые таланты. Большим спросом у покупателей пользовались объекты из эпоксидной смолы Alisa Spots, карандашные миниатюры Леры Лыбы, латунные композиции Полины Уваровой.
Какая бы мотивация ни руководила молодыми коллекционерами, их становится все больше. И дотягиваться до них галеристы пытаются разными способами.
Так, консьерж-сервис по покупке искусства Lobby в 2023 году перепридумал концепцию: теперь в галерее работают бар и полноценная кухня. «Мы делали ставку на расширение пула клиентов: на молодых собирателей, которые сначала бы приходили к нам за атмосферой и бокалом игристого, затем покупали книжки, потом решались на предметы декоративно-прикладного искусства, иногда покупали мерч», — рассказывает соосновательница проекта Софья Карповская. Она считает, что стратегия превращения галереи в бар сработала: с каждым разом все большая часть постоянной лояльной аудитории решается на покупку искусства.
Онлайн-галерея Sample цепляет молодых покупателей через идею вариативности: на сайте можно найти арт-лоты на любой бюджет. При этом разные типы работ — от тиражных набросков за пару тысяч рублей до муралов за 400 тыс. руб. — можно сортировать не только по автору и цене, но и, например, по цветовой гамме и размеру. Чтобы понять, как произведение впишется в интерьер.
Начинающие коллекционеры относятся к покупке искусства как к досугу, а не к инвестиции во многом еще и потому, что вторичного рынка в России нет. В Европе, например, коллекционеры нередко обращаются за перепродажей произведений к тем же галереям, в которых когда-то их покупали. Но в России отношения с галереями у коллекционеров односторонние, считает коллекционер Михаил Царев.
«Галеристам интересно продавать только текущее искусство, они редко принимают на реализацию свои же работы», — говорит он. По его словам, за 30 лет коллекционирования он не продал через галереи ни одного объекта.
С тем, что перепродать искусство почти негде, согласна соосновательница ярмарки Blazar Александра Лекомцева. Реальной инвестицией считаются работы от пары десятка тысяч долларов. Молодым российским художникам далеко до таких цен, а инвестиционный потенциал работ многих из них даже со временем не сможет существенно перекрывать инфляцию.
Опасность замкнутого рынка еще и в перегреве цен. «Главное — чтобы галеристы и арт-дилеры не пытались ухватиться за момент, каждый год удваивая цены. Все это уже было у нас в начале 2000-х, когда никому не известные художники стоили по $5 тыс.», — говорит Михаил Царев. Но затем покупатели поняли, что ценники на произведения не всегда соответствуют уровню художника, и цены обвалились. То же может произойти и сейчас.
Объекты для интерьера теперь не стесняются делать и известные молодые художники. Тот же Sample в этом году впервые участвовал на ярмарке Cosmoscow в секции дизайна, а открывшаяся в 2023 году московская галерея «Палаты» полностью посвящена так называемому функциональному искусству.
Художница Алина Глазун рассказывает: немалая часть ее покупателей приобретают работы, чтобы украсить дом «чем-то большим, чем постер и вазочка». Коллекционер Михаил Царев объясняет: «Люди чаще берут ипотеки и покупают собственные квартиры, которые хочется чем-то украшать. И если раньше это был бы ковер на стене, затем — постер из IKEA, то теперь — хотя бы небольшая, но оригинальная картина настоящего художника».
Девелоперы — одни из главных инвесторов российского молодого искусства. Бывший главный редактор российского Vogue Ксения Соловьева иронично подмечает, что после ухода западных рекламодателей — «машин, косметики и ювелирки» — именно они поспешили «подгрести» под себя почти весь спонсорский рынок. Так, девелопер MR Group поддерживает галереи (Seréne, Lumier Gallery), ярмарки (те же Cosmoscow и Blazar), театральные институты (фестиваль хореографии Context Дианы Вишневой, Большой театр и театр на Малой Бронной). Другой застройщик, Hutton, помимо инфопартнерства, устраивает полноценные выставки в лобби, офисах продаж и на фасадах своих домов.
Коллаборируются художники и с другими бизнесами. Например, цифровой художник Brickspacer уже второй год делает рекламу для Альфа-Банка. Варвара Чельцова выпустила совместные коллекции с Ash и Befree, а Павел Харатьян — серию шоперов и худи для belle you.
Для коммерческих компаний молодое искусство — отличный маркетинговый инструмент. На вопрос, не вредит ли такое сотрудничество репутации самих художников, соосновательница Sample Софья Симакова отвечает отрицательно. По ее мнению, рынок молодого искусства не спешит становиться конъюнктурным в угоду новому покупателю, а сугубо «коммерческих работ» в общей массе произведений столько же, сколько и раньше.
Задумывая второй проект — платформу диджитал-искусства Masters Digital, — Полина Бондарева полагала, что аудитории понадобится гораздо больше времени для того, чтобы понять этот вид искусства. И удивилась, когда покупатели на такие работы стали находиться почти сразу. Хотя даже самим галеристам не всем понятно, как экспонировать диджитал-искусство и экономически его оценивать.
«Купив билет на фильм Феллини или Годара за 200–300 руб., вы смотрите великое искусство практически на халяву, — объясняет коллекционер Сергей Лимонов. — Когда вы платите большие деньги, меняется отношение… Так же и с видеоартом. Мы поглощаем огромное количество бесплатного контента, относясь к нему как к мусору. Заплатив за него сто или двести тысяч, начинаете задумываться о качестве».
Пожалуй, один из самых очевидных трендов, которые отмечают почти все галеристы и художники, с которыми поговорил SM, — поворот на «русскость». Тканые материалы, лоскутное шитье, ажурное плетение, русские топонимы в названиях произведений, сказочная русская деревня и современные промышленные районы в качестве полноценных героев — то, что долгое время фигурировало в андерграундном российском искусстве, вышло на первый план.
«Любые исторические события заставляют нас задуматься о наших корнях и повернуться к истокам. Работа с языком и алфавитом, ремесленничество — это все сейчас очень актуально, — говорит Полина Бондарева. — Но многое зависит от художника: кто-то делает это тонко и элегантно, кто-то — более вычурно».
«Сейчас есть тенденция взглянуть изнутри на то, что мы называем русским по умолчанию. Это логичное, хоть и запоздалое движение, — говорит художница Данини. — Надеюсь, интерес к антиколониальной тематике в сфере российского искусства не будет ограничиваться формальным выбором темы для показа объектов в стенах галерей».
«Это нормально — знать о стране, в которой ты живешь. Но то, как пропагандируют русскую культуру политики или некоторые одиозные светские деятели, — это мешанина из образов, не имеющих ничего общего с глубинной этнографией, антропологией», — сетует художница Ульяна Подкорытова, которая уже 15 лет использует фольклорные русские мотивы в творчестве.
«Мне больно, когда к «народному» и этнографическому относятся исключительно как к клюкве», — говорит она.
Как и Данини, она считает, что исследование корней нужно направлять в сторону дискурса об антиколониальной политике: «Художники из Татарстана и Чувашии обрели голоса, представители саамского народа стали видимыми и делают свои выставки — это большой плюс. Жаль только, что широкий интерес к этому в России начался только на фоне трагических событий».
-min.jpg)
Полина Садовникова и Мария Бессмертная воспользовались этим поводом, чтобы пересмотреть свои любимые вампирские саги в строго рабочее время. Пройдите его и узнайте, какой вы вампир.
.jpg)
