Считается, что к концу 1980-х — началу 1990-х западный корпоративный мир начал подавать признаки выгорания. С одной стороны, корпорации разрастались на новые континенты, популярность ипотеки ставила рекорды. С другой — производственные компании все чаще попадались на злоупотреблениях ради выгоды, а университетские кредиты становились все более неподъемными. Пока с экранов кинотеатров Гордон Гекко заявляет, что «алчность — это хорошо», главный герой реальности — измученный обязательствами рядовой клерк, после работы одиноко поедающий перед телевизором коробочный ужин. На рубеже десятилетий его портрет заставляет все больше людей задуматься о целесообразности этого хаотичного темпа.
Ответом на это стал slow movement («медленное движение»). В его основе — идея о том, что размеренный темп позволяет наслаждаться жизнью, больше отдаваться сенсорным переживаниям и жить настоящим моментом. Несмотря на то что программный текст движения появился почти 20 лет назад, сегодня «замедлиться» по-прежнему мечтают многие. Разбираемся почему.
До прихода промышленной, а затем цифровой революции людям не так часто требовалось быть многозадачными. Сократ и Аристотель лучше всего философствовали во время долгих прогулок. Декарт, чтобы подумать, запирался в темной комнате. Будда, по некоторым свидетельствам, медитировал шесть месяцев, прежде чем открыл свои Четыре благородные истины.
В японской философии и эстетике есть понятие «ма», которое часто переводится как «пустое пространство». Чтобы быть сильным, дереву нужно укорениться в пустой, ничем не засоренной почве. Чтобы суметь взлететь, птице нужен простор. «Ма» — это скорее не отсутствие чего-то, а свободное пространство, которое можно использовать во благо.
Сегодня бытовое представление об оптимальной скорости жизни человека расходится с наблюдениями ученых. Многозадачность и желание успевать все и сразу — социально поощряемое поведение, в то время как меланхолическая или просто размеренная медлительность скорее раздражает, хотя на деле многозадачность снижает продуктивность (на целых 40%), увеличивает стресс и приводит к большему количеству ошибок.
Размеренные практики, наоборот, избавляют от тревоги, сосредотачивают и в некоторых случаях даже улучшают работу мозга. Например, вдумчивое чтение утолщает нервные волокна, соединяющие правое и левое полушария, и сам человек развивает навыки эмпатии. А при медленном пережевывании вкус пищи кажется более приятным, насыщение сохраняется дольше.
Громче всех о пользе «медлительности» в 2004 году сказал канадский журналист Карл Оноре. В книге «Без суеты: Как перестать спешить и начать жить» он обобщает опыт предшественников и призывает выйти из порочного круга суеты, отказаться от «скорости ради скорости» и выбрать удобный для себя темп.
Оноре пишет, что замедление ставит нас перед неудобными вопросами экзистенциального толка, например «Кто я?» и «Как я вообще живу?» Продолжая закручиваться в вихре событий, мы уходим от необходимости на эти вопросы отвечать, однако успокоения это не приносит, считает автор. В такой парадигме мы выбираем количество вместо качества. Книга Оноре призывает не бояться «снижать обороты» и отдыхать от «достигательства», хотя и не объясняет, как именно это сделать. Видимо, как и в остальном, к осознанию придется прийти в собственном темпе.
Slow movement — зонтичный термин, который сегодня распространяется на самые разные аспекты жизни, от образования и медицины до искусства.
Самые известные ответвления в рамках slow movement:
Еще один пример «медленного движения» — slow education («медленное образование»). Идея не нова: по сути, это продолжение вальдорфской педагогики начала 1920-х годов, которая предлагала отказаться от учебников и системы оценок.
Говоря о «медленном образовании», сегодня имеют в виду отход от тестовой системы проверки знаний и практико-ориентированных курсов в сторону адаптивных и нестандартных подходов. Говоря проще, практика предлагает «отстать» от детей, не навязывать им дополнительное образование, внешкольные занятия и кружки, давая возможность исследовать мир в собственном темпе.
Началось все с еды. В 1986 году Макдоналдс собирался выходить на рынок Италии, но ему помешали. Итальянский активист Карло Петрини призвал бойкотировать фастфуд и вспомнить о ценности артизанальной еды, поддержать локальных производителей и богатейшую гастрономическую культуру Италии. Его лозунг звучал по-южному гедонистически: «Удовольствие превыше прибыли, человек важнее работы, неспешность приятнее суеты».
Несмотря на то что сеть быстрого питания в страну тогда так и не пустили, стандартизация все же начала менять Италию с другого фланга — влияя на аутентичный внешний облик Рима и других крупных городов. В ответ на это возникло движение «медленного города» (на итальянском — Cittaslow). Его идея в том, чтобы улучшить качество жизни горожан, в том числе за счет замедления городского ритма, противостояния глобализации и «усреднения» инфраструктуры.
Любопытно, что с конца 1980-х из всех стран Европы Италия культурно «стандартизировалась», пожалуй, меньше всего. Так, в Барри 70-летние бабушки вот уже четвертое столетие ежедневно выходят на улицу лепить пасту, а 10 тыс. жителей Альберобелло не думают переезжать из своих «домиков-гномов» в евроапартаменты.
Концепцию «медленного города» сегодня официально разделяют более 280 городов по всему миру, один из самых крупных — турецкий Измир с населением 4,5 млн человек. В этом списке, кстати, есть и российский Светлогорск в Калининградской области.
Желание замедлиться часто происходит из потребности сохранить свое «я», отказавшись от навязанного. Однако получается это не всегда.
Экстремальным примером «замедления» можно назвать деятельность шеф-повара Рене Редзепи и его феноменально известного, трехзвездочного ресторана Noma в Копенгагене. Обозреватель The Washington Post Джейсон Уилсон, которому в 2012 году удалось попасть на один из ужинов на тот момент 34-летнего шефа, описывал это как «обед из 25 блюд длиной пять часов».
Пища, равно как и способ ее приготовления, по мнению Редзепи, не терпит суеты. Поэтому он превратил свою работу в методичные, неустанные эксперименты. При помощи десятков поваров все ингредиенты он доводит до ума в собственной фуд-лаборатории — Nordic Food Lab. Вооружившись кулинарными книгами IV века до нашей эры, Редзепи может днями воссоздавать аутентичный рыбный соус гарум, который древние римляне готовили из рыбьих голов и хвостов. Или добиваться того, чтобы несвежая морковь и на вкус, и по консистенции становилась неотличима от красного мяса. Журнал Time, включивший Редзепи в список самых влиятельных людей мира, коротко окрестил шеф-повара «олицетворением поклонения природе».
Noma быстро приобрел статус «храма гастрономии». По мнению газеты The New York Times, Noma всегда заботился о вещах, выходящих за рамки потребления пищи, — об изобретательности и эксцентричности. И в итоге перестал быть рестораном в традиционном смысле.
Несмотря на сакральный подход к приготовлению еды, условия труда в самом Noma никогда не были идеальными. На кухне и в зале трудятся несколько десятков человек: персонала всегда больше, чем посадочных мест, чтобы гарантировать индивидуальный подход и высочайший уровень обслуживания. Однако их смены доходят до 16 часов и переработки, по словам сотрудников, почти никогда не оплачиваются. От 20 до 30 человек в команде — стажеры, которым начали платить лишь осенью прошлого года (сам ресторан работает уже 20 лет).
В начале 2023 года Редзепи объявил о скором закрытии Noma — главная Мекка фуди со всего мира с 2024 года останется лишь в виде лаборатории. Шеф-повар признался, что за 20 лет так и не смог организовать кухню с идеальными условиями труда для всех сотрудников. По словам Редзепи, «принцип справедливой компенсации сотрудникам за изнурительные рабочие часы для поддержания высоких стандартов работы в Noma» не работает. Закрытием он артикулировал свою главную идею: ресторанную индустрию необходимо «полностью переосмыслить».
Неудача команды Noma, вероятно, не только в амбициях шефа. Бизнес — это всегда про неожиданные изменения, строить в нем оплот спокойствия — в некоторой степени утопия. Но в индивидуальном поле «вернуться к себе» вполне реально. Главное — выбрать подходящий момент: во время паводков дамбы не строят.
