Технологии настолько стремительно проникают в нашу жизнь, что могут вызывать отторжение — и превращать некоторых из нас в неолуддитов. Так называют людей, которые сознательно пытаются меньше взаимодействовать с современными устройствами и сервисами. Медиаисследователь Владислав Декалов рассказывает, как возник неолуддизм и за что борются его последователи.
«Статус луддита связывают с чем-то примитивным — отсталостью во взглядах, невежеством по отношению к чудесам инноваций и страхом перед современным обществом», — сетует социальный ученый и исследователь из австралийского Университета Монаша Джатан Садовски. Такой подход к дискуссиям о технологиях и обществе, по его мнению, основан на «глубоком заблуждении относительно реальной истории и политики первых луддитов», родоначальников современного неолуддизма.
История луддизма началась еще в XVIII веке в Великобритании, когда на местных швейных фабриках впервые стали появляться механические станки. Рабочие видели в таких устройствах угрозу для своей работы: если раньше знания о том, как работать с тканями, столетиями передавались из поколения в поколение и были ценны для профессии, то теперь они отходили на второй план, а место живых людей занимали машины. Они производили товары быстрее и в большем объеме, чем квалифицированные работники. Тогда на пике популярности были идеи экономиста Адама Смита о свободном рынке и стремлении капиталистов нарастить производство и сократить затраты на оплату ручного труда. Механические станки считались в этом плане революцией. И она пришлась по вкусу не всем.
Одним из противников перемен стал житель графства Лестершир. По легенде, в 1779 году некий ткач по имени Нед Лудд вооружился молотом и сломал в ярости две вязальные рамы. Достоверных свидетельств, что все произошло именно так, нет. Да и реальность самого Лудда под вопросом. И все же он символизировал беспорядки в нескольких регионах Англии в 1811–1816 годах.
Ткачи, вязальщики, прядильщики оказались не нужны, ведь за них теперь всё или почти всё делали машины. Единственное, что оставалось работникам, — перебираться в крупные города и устраиваться на фабрики, которым часто требовался механический, монотонный, изнурительный низкоквалифицированный труд. Такие условия привели к протестам сначала в Ноттингеме в 1811 году, а затем и по всей стране. Текстильщики громили станки, устраивали погромы и сжигали фабрики, угрожали владельцам заводов. Численность митингующих неуклонно росла: к возмущенным работникам присоединялись и простые англичане, которые боялись промышленной революции и грядущих изменений в жизни. Письма с угрозами и манифесты подписывались именем Неда Лудда, или генерала Лудда, а само движение окрестили луддитами.
Ткач, имя которого было на устах недовольных, стал символом борьбы народа с государством и человека с технологиями, которые, как казалось тогда, нарушали сложившиеся принципы справедливости. Однако победа была не на их стороне: протесты ремесленников жестоко подавлялись, а некоторых демонстрантов приговорили к казни.
После наполеоновских войн индустриализация Англии лишь ускорилась и положение рабочих продолжило ухудшаться. Для государства и фабрикантов луддиты оказались угрозой экономике и прогрессу. В прессе тех лет редко встречалось что-то сочувственное по отношению к борцам за прежний уклад жизни. При этом само движение отразилось в искусстве. К примеру, поэт Джон Байрон, один из немногих выступивших в защиту луддитов, посвятил им стихотворение, в котором назвал Лудда тем, кто «посадил дерево свободы». Это дерево пустило глубокие корни, ведь именно тогда в Англии и чуть позже в других странах начали осознавать, что навыками и знаниями человека вполне можно пожертвовать, когда речь идет об удешевлении производства и увеличении прибыли.
Во второй половине XX века развитие технологий очередной раз ускорилось: одним из главных событий того периода стал первый полет человека в космос. Наконец, ближе к концу XX века начали появляться первые персональные компьютеры. Все эти новшества порождали среди людей как восхищение и удивление, так и страх и недоверие.
О неолуддизме одним из первых заговорил американский социолог Марк Пенн в книге «Микротренды, меняющие мир прямо сейчас», вышедшей в 2007 году. Неолуддитами он называл американцев, которые избегают современных технологий, не хотят все время быть «на связи» и предпочитают реальный мир виртуальному.
В 2018 году «Микротренды…» получили продолжение. Во второй части Пенн вновь обратил внимание на неолуддитов с поправкой на то, что теперь игнорировать интернет и смартфоны практически невозможно: в мире, насыщенном электронной коммуникацией, быть недосягаемым — привилегия, доступная далеко не всем.
Новое поколение неолуддитов не стремится, подобно амишам, отстраниться от технологического прогресса.
Наоборот, они охотно пользуются технологиями, но делают это крайне избирательно. Смартфонам с неограниченным доступом к соцсетям они предпочитают телефоны-раскладушки, а электронным версиям журналов — их бумажные оригиналы.
Информационная перегрузка — не единственное, что волнует неолуддитов. Другая не менее важная проблема — защита персональных данных, которыми могут злоупотреблять IT-корпорации, особенно когда люди почти не читают пользовательские соглашения.
Неолуддиты, в отличие от ткачей бунтующей Англии, отстаивают свои ценности куда более мирными путями. Они не бьют молотками смартфоны, не сжигают компьютеры и не отправляют угрозы Тиму Куку и Илону Маску — им это и не нужно. Проблему современного мира они видят не в технологиях как таковых, а скорее в том, что с помощью них эксплуатируются люди.
Американская политическая исследовательница Джоди Дин выделяет такие уровни эксплуатации:
Такой критический подход к современному цифровому миру, возможно, смотрится несколько догматичным. И все же он позволяет не питать лишних иллюзий по поводу капитализма, пусть и в его новой, более гуманной форме.
Обогащение всегда превыше всего, а сетевое творчество, свобода информации и неисчерпаемые источники развлечений на любой вкус — это лишь средства вовлечения миллиардов пользователей в привычные схемы отчуждения труда и извлечения прибавочной стоимости.
Для одних интернет стал пространством реализации самых смелых предпринимательских идей, а для других — цифровой фабрикой для производства просмотров, лайков и комментариев. А иногда — фабрикой вполне реальной, на которой лишенные гарантий водители Uber или работники складов Amazon обеспечивают сверхприбыль мастодонтам гиг-экономики, маскирующим ничем не гарантированный труд продвинутыми интерфейсами и интернет-сервисами.
Например, в апреле 2024 года Amazon отказался от своей инновационной идеи магазинов Just Walk Out («Возьми и уйди»). В них работали умные кассы, которые автоматически считывали товары в корзине покупателя и списывали с его банковской карты нужную сумму. Как выяснилось, часть чеков ИИ отмечал как неточные — и тогда их вручную пересчитывали более 1 тыс. работников из Индии.
Другая заметная тема в дискуссии неолуддитов — границы применения ИИ в повседневных и профессиональных задачах. Писатели и сценаристы, дизайнеры и фотографы, творческие люди всех мастей бьют тревогу: скоро их творчество рискует оказаться никому не нужным, ведь нейросети вроде Midjourney или ChatGPT могут выполнить их работу в считаные секунды и с большим разнообразием. Представители творческих профессий призывают к регулированию технологий ИИ, а одним из требований забастовки в Голливуде в 2023 году был запрет использовать нейросети при написании сценариев и цифровые образы актеров без дополнительной оплаты.
В мире, погруженном в бесконечную коммуникацию и насыщенном технологиями с разрушительным потенциалом, неолуддизм — явление закономерное. Страх перед неизвестностью, атомизация и поляризация общества, недоверие к власти и медиа подпитывают скептическое отношение к прогрессу. Человек, выступающий против ГМО, социальных сетей или новых вакцин, далеко не всегда мракобес или ретроград. Возможно, это его бессознательная, иррациональная реакция на то, что мир стремительно колонизируется рыночной логикой и технологиями и в нем все меньше возможностей контролировать собственную жизнь.
Современный луддит вряд ли сможет изменить мир, но немного замедлить его, сделать менее шумным и токсичным — вполне.
