Это материал из цикла «безответственные прогнозы», в котором SETTERS Media вместе с экспертами представляет ближайшее будущее интересных нам феноменов и индустрий.
Активность венчурных инвестиций падает не только в России, но и по всему миру. Этот тренд, вопреки моде, связан не столько с геополитической ситуацией, сколько с инфляцией венчурных активов: оценки компаний на входе давно стали заоблачными.
Изначальный концепт венчурных инвестиций обобщенно заключается в том, что ты вкладываешься в «гаражный» технологический стартап, чтобы потом продать его крупному игроку и получить соответствующую доходность. Это работало, поскольку корпорации не приспособлены для создания инноваций, они заточены на эффективность и масштабирование уже существующих технологий. Купить молодую компанию дешевле и проще. Сейчас уже не так. Оценки стартапов за последние десятки лет неоправданно выросли, и мы увидели, как корпорации сами начали создавать инновации, организуя собственные R&D-отделы, потому что теперь — в большинстве случаев — это выгоднее, чем покупать переоцененный стартап. Поэтому мы сейчас наблюдаем даунраунды и банкротства (из-за непривлеченного очередного раунда): рынок постепенно стабилизируется, до этого он был гипертрофирован.
Российские бизнес-реалии отличаются тем, что у нас почти нет консолидированных зрелых отраслей с несколькими крупными игроками, которые между собой борются за лидерство (как, например, телеком или маркетплейсы). Возникают вопросы: кто потенциальный покупатель абстрактного стартапа и зачем ему эта сделка? Речь именно о заметной сделке (от 1 млрд руб.), которая может соответствовать венчурной доходности — пятикратному и более росту стоимости инвестиций. Теоретических покупателей на «технологию» можно пересчитать по пальцам двух рук. При этом в публичном поле наши техногиганты вроде «Яндекса» давно никого не покупают, а инвестируют в собственные разработки. Так мы и приходим к тому, что технологического венчура в России, по сути, нет. Если собрать чисто российские сделки, то они штучные — это сложно назвать рынком.
Исходя из этого, можно обрисовать будущее российского венчура в восьми тезисах.
Я всегда был сторонником такого подхода в России, поскольку у нас нет системного спроса на технологические компании. Альтернативная перспектива — ретейл на ранних стадиях. На большинстве потребительских рынков компании в основном предлагают безликие товары и услуги и конкурируют в цене и географии. Поэтому таких лав-брендов, как «Вкусвилл», станет намного больше. Идея в том, чтобы инвестировать в молодые ретейл-компании с «душой» и помогать им расти до крупного бизнеса. Часть из них дойдет до выручки в несколько миллиардов рублей, и из такой компании можно будет либо выходить, либо прилично зарабатывать на дивидендах.
Эта идея лежит на поверхности. Например, в России много заводов, у них есть техническая обвязка, включая промышленные контроллеры. Прежние поставщики (Siemens, Schneider) ушли из России и остановили поддержку, где-то отключили софт. Какое-то время предприятия смогут работать на старом оборудовании, но они уже нуждаются в новых решениях, на этот раз отечественных, потому что покупка зарубежных несет с собой огромные риски. Этот рынок возникает на ровном месте — создание замещающих технологических продуктов, которые можно интегрировать в уже действующие бизнесы. И эти технологии будут покупать не для того, чтобы выиграть конкуренцию или усовершенствовать процесс производства, а чтобы выжить. К тому же спрос на них «подгорает», а цикл интеграции продукта ускоряется. Все это надежный ориентир для венчурного капитала. Правда, проблема в том, что такой ситуации раньше не было, нет практики покупки технологической компании в условиях импортозамещения, поэтому непонятно, какой будет цена: купят ли ее, например, за десять выручек, как это происходило когда-то в венчуре?
В России сейчас запрос на новых специалистов, и требования к ним регулярно обновляются. Очевидно, архаичная образовательная система не способна быстро этот запрос отработать, адаптироваться под него. Выход — развивать модули и кафедры технологического предпринимательства при технических вузах. Вместе с этим на орбите университетов появится больше фондов. Они будут инвестировать в технологические команды. За счет этого студенты и выпускники смогут создавать инновации при поддержке вуза, который будет им предоставлять, например, свои лаборатории. Конечно, часть этих проектов окажутся непригодными, но вполне может появиться стартап, который вырастет во что-то большее. Что важно, вложения в такие технологические проекты окупятся, только если спрос на их разработки будет государственного масштаба. Они не должны быть узкоспециализированными — они должны быть нужны чуть ли не всей экономике (например, создание отечественного GPT или автоматизация логистики складов). С таким подходом к инвестированию работает, например, недавно основанный «АшНю-фонд» при МФТИ с фондом в размере 1 млрд руб. Он уже инвестировал в 16 технологических стартапов.
Не будет никакого говорящего терминатора, все намного прозаичнее: машинное обучение интегрируется в привычные корпоративные процессы и сервисы, для потребителя это останется «за кадром». Объем данных неизбежно растет, и их надо как-то обрабатывать. Соответственно, будет расти и спрос на технологии, которые позволяют эффективно работать с гигантскими банками данных. Это в каком-то смысле уже обязательная часть цифровой гигиены: если крупная компания не использует дата-инжиниринг и машинное обучение, то она аутсайдер.
Требования для выхода на биржу значительно смягчились: теперь это доступно компаниям с капитализацией от 10 млрд руб. Недавний пример — успешный листинг IT-группы «Астра» и «Позитив». Если раньше инвесторы смотрели только на стратегов, то теперь появилась альтернативная ликвидность через биржевые инструменты. Это подтолкнет развитие рынка: будет больше инвесторов, готовых вкладываться в компании с перспективой IPO.
.webp)
Такие сделки реализуются через клубы инвесторов и инвестиционные платформы. Требования к вложениям на стадии pre-IPO вслед за IPO снизились. Теперь граница между венчурными сделками и классическими прямыми инвестициями размыта. С одной стороны, это развивает рынок капитала: появляются новые игроки в лице инвестиционных платформ. С другой — выглядит так, что синдикаторы в таких сделках не до конца представляют объем риска, который на себя берут.
Как правило, площадки, собирающие деньги инвесторов, не несут ответственности за качество инвестиций. Они зарабатывают на комиссиях со сделок, поэтому заинтересованы в том, чтобы «прогнать» через себя больше денег.
К тому же у компании на стадии pre-IPO есть доступ к деньгам фондов и банков. Синдикаты в этом случае не могут ничего предложить, кроме завышенной оценки, что не оправдывает доходности инвесторов. На практике часто сделки, обозначенные инвестплощадками как pre-IPO, находятся в категории высокорискованных (венчурных). Несмотря на формальную гарантию выхода на IPO через пять лет или обратного выкупа акций, многие компании просто не выживают.
Где родился, там и пригодился. На двух стульях все еще сложно усидеть, и деглобализация требует, чтобы ты определился. Даже компании с российскими корнями за рубежом зачастую привлекают инвестиции фондов с русскоязычным управлением. Еще одно следствие деглобализации в том, что государственные деньги теперь инвестируются только в компании, которые и юридически, и операционно в России (раньше инвестиции могли уходить в зарубежные). Фонды с участием РВК станут активнее и заметнее.
Многие российские корпорации юридически были оформлены не в РФ. Исторически зарабатывали «здесь», а копили и тратили «там». Последние годы показали, что этот подход сопряжен со значительными рисками, капитал может получить политический окрас со всеми вытекающими последствиями. Эти схемы создавались достаточно давно и были оправданны. Наш рынок не мог предложить конкурентоспособных инструментов для сохранения и приумножения капитала. Сейчас правила игры изменились, риски и стоимость обслуживания такой офшорной системы выросли, а доходности упали. Уже сейчас крупные компании переносят свои штаб-квартиры на территорию России («Яндекс», «Евраз»). К тому же «спецоперация» рано или поздно закончится, а капитал останется. Это однозначно позитивно повлияет на развитие наших рынков.
